Дивертисмент
Разгром белых под Бугульмой наглядно показал крепнущую мощь Красной Армии, правильность политики партии большевиков. Он вселил в красноармейцев и население твердую уверенность в нашей победе над интервенцией и контрреволюцией.
В это время перестраивалась и пропагандистская работа в комендатуре: устная агитация стала чаще сочетаться с культурно-просветительными мероприятиями. Изменился и порядок проведения политзанятий с красноармейцами комендантской роты, состоящей из представителей разных национальностей: русских, чувашей, татар, белорусов, латышей, марийцев и башкир, причем чувашей было больше половины всего состава. Изменения, внесенные по инициативе коменданта Широкова и его помощника Таранова, сводились к следующему: после политического занятия на темы текущего момента каждый красноармеец или командир выступает с чем пожелает: читает знакомые стихи, короткие прозаические произведения и т. д.
Такое дополнение к программе агитационно-воспитательной работы диктовалось необходимостью повышения общего культурного уровня красноармейцев роты. Проведение политбесед возлагалось на помощника коменданта Таранова, а «художественной части» — на Ярослава Гашека.
После первого политического занятия с красноармейцами Гашек объявил, что теперь начнется «дивертисмент». Красноармеец-чуваш, сидевший рядом с ним, попросил объяснить, что означает это слово «тиверты- смен»? Гашек охотно объяснил бойцу значение слова и добавил, что первый дивертисмент проводится под лозунгом: «кто во что горазд», т. е. кто что подготовил, пусть с тем и выступит.
Первым выступил сам Гашек со стихотворением немецкого поэта Гейне. Однотомник его стихов на немецком и русском языках он достал, разбирая книжный фонд помещика Елатича, который в Бугульме имел богатую библиотеку и большой книжный магазин. Вначале Гашек кратко охарактеризовал творчество Гейне как поэта-публициста революционного Направления и отметил особенности его поэзии, подчеркнув, что Гейне был одним из борцов с религией — оплотом реакции и мракобесия; сказал, что поэт не только выступал против церковников, обманывающих народ, но и смело ополчался на самые основы религии: Гейне ставил под сомнение существование самого бога и бессмертие души. И уже после такого вступления Гашек на немецком языке прочел одно небольшое стихотворение. И сам же перевел его на русский язык. Это было стихотворение «Доктрина»:
Бей в барабан и не бойся беды!
Людей барабаном от сна буди,
Зорю барабань, не жалея рук...
Маршем вперед, барабаня, иди,
Вот тебе смысл всех наук...[1]
Стихотворение, видно, понравилось красноармейцам, в особенности слова «Бей в барабан и не бойся беды!». То и дело раздавались одобрительные голоса: «питё лайах» (очень хорошо), «якши», «бик якши» («хорошо», «очень хорошо»).
После выступления Гашека слово было предоставлено писарю комендантской роты Николаеву, который прочел революционно-сатирическое стихотворение «Крестьянская песня»[2]. Николаев читал его размеренно и четко, чтобы до каждого дошел смысл читаемого:
Отпустили крестьян на свободу
Девятнадцатого февраля.
Только землю не дали народу,
Вот вам милость дворян и царя.
Мужики без земли пропадают,
А дворяне и рады тому,
Что дешевле они нанимают
Мужиков на работу свою...
Чтобы с голоду нам не подохнуть,
На дворян мы работать идем.
И живет эта жадная свора
Исключительно нашим трудом...
Соберемся могучею ратью,
Разгромим мы дворцы богачей.
Возвратим себе матушку-землю
И не будем платить податей.
Припев песни Николаев читал громче, как бы призывая всех присутствующих к борьбе с поработителями народа:
Вставай, поднимайся, чувашский народ!
Иди на господ, люд голодный!
Раздайся клич мести народной!
Вперед, вперед, вперед!..
«Крестьянская песня», представлявшая собой вариант «Марсельезы», была широко распространена в годы первой русской революции. На чувашский язык ее перевел замечательный чувашский поэт Константин Иванов, автор известной поэмы «Нарспи». При этом он сохранил припев из «Марсельезы», но заменил обращение к рабочему (вариант — крестьянскому) народу обращением к чувашскому народу. Этот припев в свое время звучал как призыв к чувашскому народу к борьбе с ненавистными самодержавием и капиталистическим строем.
После небольшого перерыва Гашек предоставил слово командиру первого взвода комендантской роты Шагиахметову. Тот сказал, что на татарском языке прочтет стихотворение великого татарского поэта Габдуллы Тукая «Паразитам»[3], а затем переведет его на русский язык. Шагиахметов не хотел отставать от выступавших до него и тоже сделал краткое вступление к своему «номеру». Он сказал, что Тукай — великий поэт татарского народа. Революция 1905 года сделала его подлинно народным и революционным поэтом. Сам выходец из народа, Тукай понимал, что поэт силен тем, что отражает думы и чаяния народа и борется вместе с ним за светлую и радостную жизнь.
Тукай разоблачал представителей религии, насаждавших в татарском народе невежество и фанатизм, он ясно видел и то, что татарская буржуазия, лицемерно прикрываясь лозунгом «свободы совести и религии», коварно обманывал и вместе с русской буржуазией жестоко угнетала трудовой народ.
Тут Шагиахметов остановился, кашлянул, провел рукой по своим каштановым волосам, обвел глазами присутствующих и с выражением гнева и презрения в голосе начал читать:
Он узколоб и толстобрюх — аристократ и паразит.
И так обжора жрет, что взор лишь в удивлении глядит...
Чем дальше он читал, тем более гневным становился его голос, с каждой новой строфой набирал силу и мощь.
Прекрасно, если против них, мы наступление поведем,
Не будем мешкать и пырнем их в брюхо жадное ножом.
Проткнем, друзья, проткнем живот, ведь жалости не знает он.
Он наше счастие пожрет, наш мир им будет поглощен.
Словно торопя присутствующих, Шагиахметов призывал их немедля действовать против грязной своры тунеядцев:
Скорей! Скорей! Что медлить нам! Эй! засучите рукава!
Нс засучивши рукава, не отстоим свои права!
Шагиахметов как бы вместе с поэтом звал народ на борьбу с мракобесами, которые много веков нагло грабили его и держали в темноте и невежестве:
Долой, святоши! Прочь, муллы! Всех паразитов сбить пора!
Сопротивленье их сломи! Сметай их с возгласом «Ура!»
На пожирающих всех нас я поднимаюсь, как кинжал.
Из них ведь каждый в свой черед народ покорный ограблял.
Под конец выступления лицо Шагиахметова покрылось румянцем, на высоком лбу появилась испарина, глаза сверкали, когда он читал строки о великом долге поэта бороться с народом за правое дело, за революцию, не страшась ни тюрем, ни виселицы:
Молчи, Тукай! Молчи, Тукай! Смотри, имеется острог.
Тебя повесят! Замолчи! Запри писанье на замок!
Нет! Все же буду я писать! Нет! Мне веревка не страшна.
Молчать не в силах я, и мне душа бессмертная дана.
Готов за правду душу я, как лепту малую, внести.
С социалистами — и я; идти мне с ними по пути!..
Содержание этого стихотворения на всех присутствовавших произвело огромное впечатление. Красноармейцы и командиры благодарили Шагиахметова, называли его настоящим артистом. А сидевшие рядом со мной красноармейцы-татары долго рукоплескали и повторяли: «Бик якши! Якши! Рахмат!» Красноармейцы-чуваши вторили им: «Пите лайах! Лайах!» «Вот молодец!» — хвалили русские.
По-видимому, и на Гашека чтение Шагиахметова произвело сильное впечатление, и он заинтересовался поэзией Тукая; стал спрашивать: жив ли поэт, переведены ли его стихи и поэмы на иностранные языки, когда стал Тукай социалистом и т. д. Положив руку на плечо Шагиахметова, Гашек задумчиво, с волнением сказал:
— Я просто изумлен глубиной содержания, революционной направленностью и сатирической силой поэзии Тукая и рад тому, что у татарского народа есть такой великий поэт. Смело можно утверждать, что Габдулла Тукай стоит в ряду великих поэтов Европы и Азии.
Гашек обещал после гражданской войны заняться переводами поэзии Тукая на чешский, немецкий и французский языки. Он мог это осуществить, так как знал много языков.
